Ветер Занскара(часть 2).

Я набрал «ноль-два» на кнопках телефонного аппарата,стоявшего на столике неподалеку от дивана. «Служебный» мужской голос отозвалсянемедленно. Вспомнив номер дома и квартиры Рындина, я сообщил их дежурному икратко обрисовал ситуацию. Да, буду оставаться здесь до приезда вашихсотрудников, зовут меня Горюнов Николай Семенович. Кем приходился Рындину?Просто знакомым. Потом я вызвал «скорую», с ними разговор длился дольше, нотоже обещали приехать.

Милиция появилась через двенадцать минут — молодойлейтенант, старшина неопределенного возраста, и мужчина в костюме-тройке, скороткой стрижкой и слегка одутловатым лицом. Из-за отворота его пиджакавыглядывал пистолет в наплечной кобуре. Мужчина в штатском показал своеудостоверение оперуполномоченного уголовного розыска. Потом он записал, что мнетридцать один год, что я не судим, в данный момент служу охранником в «Ониксе».О своем увольнении оттуда я умолчал. Безработный, находящийся в чужой квартирерядом с трупом малознакомого человека — такой набор данных мог оказатьсядостаточным, чтобы из разряда свидетелей перейти в разряд подозреваемых, апотом, глядишь, и в разряд похуже. Я сообщил им свою «легенду»; Рындин-депозвонил мне и, извинившись за беспокойство, попросил приехать к нему, потомучто плохо себя чувствует и боится оставаться один. Версия выглядела вполнеубедительно: конечно, я не был близким другом покойного, зато жил ближе всехего знакомых. А в «скорую» он мог просто не успеть позвонить.

Домой я вернулся в половине двенадцатого ночи. Похоже, чтоменя скоро оставят в покое. Подозревается смерть от острой сердечнойнедостаточности или чего-то в этом роде. Так я, во всяком случае, понял изотрывистых фраз, которыми обменивались врач «скорой» и милицейский медик. Ну и пустьподозревают, их дело — написать заключение, пополнить статистику, вывести«процент». Я-то знал, что Рындина убили и понимал — как. Ни механическихповреждений, ни капельки яда в крови в тканях, ни крохотной красной точки навене, появляющейся, если убивают введением в нее нескольких кубиков воздуха.

Н-да, намерения у противной стороны серьезные, методы самыерадикальные и изощренные. Но кто эта «противная сторона»? Кого так заделнеудачник и скандалист Рындин? Фирму «Оникс» своей разоблачительной статьей?Так подобные разоблачения сейчас остроту свою потеряли. «Деньги партии?» Не такуж много этих денег в фирме Гладышева «отмылось» — не та сфера, не тот масштаб.«Компетентные органы»? Ерунда, для них любые статьи, даже самые отчаянные, неболее, чем комариный укус. Да и намеки по поводу «органов» были у Рындинадовольно туманные. Сам Гладышев? Для него слишком тонко. Но ведь «спец методы»были! Рындина переправили в лучший мир, резко прервав циркуляцию его жизненнойэнергии.

Через несколько дней меня вызвал следователь прокуратурыИщенко. Мужчина в синем костюме и розовом галстуке задавал мне вопросы типа:для чего я ходил к Рындину, почему я пошел к нему в тот вечер, не был ли я сним в неприязненных отношениях? Нетрудно было предвидеть, что его раздражала бынеопределенность в ответах, немотивированность моих поступков.

Поэтому я избрал роль активно сочувствующего. То есть, я какбы одновременно сочувствовал и следователю в его стремлении разобраться в этомделе до конца и Рындину — в его справедливой борьбе с Гладышевым. Я, как ипокойный, был последним недоволен. Причина недовольства? Так ведь Гладышев —жмот, разве можно в наше время столько платить? Кому он мало платил? Всем, ктоу него — точнее, на него — работал. Рындина он особенно обижал: гонорары вообщенищенские выплачивал. Откуда мне известно, что гонорары .были нищенскими?Рындин говорил. Конкретно мне говорил? А он всем говорил,  даже  в  газетной  статье  об  этом упомянул.

Чувствовалось, что я следователю стал неинтересен. А чем ямог его заинтересовать? Он не сомневался, что я знаю причину смерти, точнее,диагноз — инфаркт одновременно с инсультом... Об этом я узнал от жены Рындина,которую разыскали, вызвали из отпуска. Рындину, оказывается, было сорок девятьлет. Выглядел он моложе, не- смотря на свой малоподвижный образ жизни ипристрастие к выпивке.

Но отсутствие интереса со стороны прокуратуры автоматическиозначает полное довольство сторон, поскольку интерес этот специфический, имеющий последствием для подозреваемогобольшие неприятности, а для следователя прибавление хлопот и трудов. В данномслучае следователь остался доволен моими ответами, а я — следователем,«попросившим» меня расписаться в протоколе допроса свидетеля. Затем меняотпустили и я мог забыть обо всем. Однако забывать мне не хотелось. Тем более,что с некоторых пор я ничего не забывал. Мог, например, вспомнить любое событиедо мельчайших деталей. Рындинская рукопись, страница за страницей, строчка застрочкой, тоже исключения не составляла.

Итак, отключившись от всего того, что называется внешнимираздражителями, я увидел перед собой те листки машинописного текста, которыемне давал прочесть Рындин у него на квартире. Потом я столь же внимательно«просмотрел» статью в газете. Правильно, не все из рукописи попало в газету. Вредакции сняли бездоказательные обвинения или, во всяком случае, слабоаргументированные, например, о связях Гладышева с «органами». Однако зачемпонадобилось изымать из статьи упоминание о дачах? Ведь, как утверждал Рындин,по этому факту все было доказано. Выбросили, потому что не влезало в номер?Возможно, очень даже возможно. А еще что «сократили»? Оказывается, исчез абзацо малом предприятии «Рица». Рындин писал, что функции «Рицы» расплывчаты,неопределенны (он называл ее деятельность «шаманством»), что она создана длясокрытия средств от налогов. Ну, в этом я не разбираюсь, в прелестях бухучета иналогообложения. Но криминала тут особого нет, сейчас все так делают. Допустим,появился «сигнал» о том, что в «Рице» фирма «Оникс» скрывает некие суммы отналогообложения. Представителю налоговой инспекции выделяется часть этих сумм,и опять восстанавливается ровное, безмятежное течение жизни. Так почемувсе-таки материал о «Рице» не попал в газету?

Сон давно перестал быть для меня тем, чем он является дляподавляющего большинства людей. Да, мое тело полностью расслаблено, но сознаниеостается бдительным, хотя — вот парадокс! — мозг мой словно объят крепким сном.Иначе чем можно объяснить бодрость и свежесть при пробуждении? И свои давниеуспехи в фехтовании, и более поздние в ушу, я наверняка могу считать следствиемтого, что «прокручивал» приемы в уме, сначала бодрствуя, а потом находясь всостоянии так называемого «бдительного сна» (термин из заметки в одномамериканском журнале, попавшейся мне на глаза совсем недавно). Я сам придумывалпротивника: то левшу, то обладающего высоким прыжком, то в совершенствевладеющего техникой подсечек. Мне было очень трудно одолеть такого противникадаже на десятый раз, но когда это наконец удавалось сделать, я замечал, что и в«нормальной» жизни чувствую себя более уверенно, что у меня прибавилось навыковв технике боя. Когда я прочел об этом феномене, то убедился, что пополнил армиюизобретателей велосипедов, однако я шел своим путем, а это значит, что и вдальнейшем могу рассчитывать на себя, что мне дано до очень многого доходитьсамому.

А дошел я, с точки зрения обычного человека, до весьмавпечатляющих результатов. Мне в спину можно неожиданно метнуть нож или топор —из любой позиции, под любым углом, с любой скоростью — и я, обернувшись,обязательно поймаю летящую смерть за рукоятку или топорище, не говоря уже отом, что смогу уклониться от любого предмета, за исключением пули. Я сгибаюпальцами стальную пластину толщиной в пять миллиметров, а медный пятак для менявсе равно, что кусок мягкого пластилина. Я могу обходиться без пищи до сорокадней, выполняя при этом физическую работу любой интенсивности. Меня не побить врукопашной схватке ни-какому противнику, потому что за несколько мгновений доначала любых его действий я знаю, какими они будут по направлению, скорости исиле, с точностью до миллиметра, до углового градуса, до доли секунды. Болеетого, в тот момент, когда противник начинает атаковать, его движения словнозамедляются для меня, они как бы «растягиваются» по времени раза в три, поэтомусовершенно неважно, будет врагов двое или шестеро.

Но, достигнув того, что на языке банальных понятийназывается физическим совершенством, я понял, что сделал лишь один шаг вверх посклону горы, вершина которой скрыта за облаками. Я точно знаю, что до вершиныне доберусь в этой своей жизни, существуя в облике человека. И знаю еще, чтодолжен пройти свой земной путь до конца, ибо только здесь можно сделать оченьмного необходимых вещей, что называется, представлена уникальная возможность. Ктому же сама эта жизнь, существование в облике человека вовсе не наскучило мне.Наоборот, здесь столько интересного и неповторимого!

Конец сентября и начало октября в наших краях великолепны.Волшебного цвета высокое небо, тихие вечера, запах прелых листьев игорьковатого дыма, печально-ласковый свет нежаркого солнца.

В один из таких погожих дней я решил прогуляться к томуместу, где размещалась загородная база малого предприятия «Рица». Рейсовыйавтобус довез меня до раз-вилки, потом он продолжил путь, свернув влево подуказатель «село Коренное — 5 км», а я пошел прямо. Метров через пятьдесят! мневстретился еще один указатель на этот раз вправо: «поселок Дубки».

Может быть, когда-то здесь и росли дубки, но сейчас осталсятолько невысокий кустарник. Справа от дороги, метров в двухстах от развилкитянулся ряд усадеб. Высокий сплошной забор, крыши двухэтажных коттеджей едвавозвышались над ним. На территории внутри ограды густо растут березки, сосенки,елочки. Дубков по-прежнему не наблюдалось даже внутри. Значит, такая топонимикаобъясняется исторически — может, когда что и росло. С тыла к усадьбам прилегалдлинный пруд. Ближний берег ухожен, посыпан чистым песочком, а напротивоположном можно рассмотреть бетонные столбы с натянутой между нимиколючей проволокой. Ясно, нечего здесь посторонним шляться.

Я остановился шагах в двадцати от ограды крайней усадьбы, ивсе краски осеннего дня поблекли для меня, отключенного от видимой части этогомира, погружавшегося в невидимую его часть, или, что то же самое, внеосознаваемую часть собственной психики. Через несколько минут я ощутил внутрисебя ответ — по каким признакам надо искать интересующий меня дом. Вынырнув изтранса, я медленно пошел по обочине шоссе вдоль бетонного забора высотой вполтора человеческого роста.

Забор тянулся на полкилометра, то есть, поселок состоялпримерно из двух десятков усадеб. Пришлось пройти до самого его конца, чтобыпочувствовать: здесь. Подойти к крайней усадьбе можно было с трех сторон. Но,спустившись вдоль глухой ограды вниз, к пруду, я обнаружил, что одна из сторонвыпадает: пространство от края участка до воды было затянуто густой проволочнойсеткой. Значит, господа из «Рицы» подход с тыла обезопасили дополнительно. Ноони не сделали одной очень нужной, прямо-таки необходимой вещи: не завелисобак. Да, я чувствовал, что собак здесь нет. Впрочем, если бы я и ошибался всвоих ощущениях, то собаки давно выдали бы себя лаем или рычанием. Даже самыеумные и осторожные из этих бестий рычат, учуяв человека.

Немного отойдя от забора и убедившись, что его верх не усеянбитым стеклом и не утыкан стальными пиками, я разбежался и в долю секундыоказался на верху ограды — естественно, лежа, распластавшись по неширокомуторцу бетонной плиты. И сразу заметил то, ради чего пришел сюда.

На веранде — поверх больших стекол в алюминиевых рамахстальная ажурная решетка — расположились в позе для медитации несколько мужчин.Перед ними стоит женщина в халате с высоким воротником и выделывает какие-топассы. Я мгновенно соскользнул вниз по ту сторону ограды, предварительно успевотметить, что никто из присутствующих на  веранде  не обратил  на  меня внимания.

Внизу у забора оказалась грядка белых хризантем. Сразувспомнился Басе:

Упала наземь,

Но неизбежно опять зацветет

Больная хризантема.

Нет, классическая поэзия не теряет своего очарования прилюбых обстоятельствах.

Я отполз, чтобы не быть видимым с веранды. Прокрутилмысленно все, что увидел лежа на ограде. Какова доля балагана и что — серьезно?Халат женщины меня смущает. Не потому, что я считаю его маскарадом, способнымвоздействовать разве что на толпу, изо всех сил желающую быть обманутой.Наоборот, халат меня насторожил как раз своей неординарной нашивкой.Стилизованный белый лотос. Свидетельство о серьезности занятий или расчет навнешний эффект? Второе менее вероятно, потому что такой рисунок не стольброский, как ярко-красные иероглифы или резвящиеся драконы.

Ладно, надо действовать. Совсем немного времени, буквальнодолю секунды требуется мне для того, чтобы обрести то необычное состояние, прикотором я становлюсь невидимым для других. Именно — не-ви-ди-мым. Для меня этотфеномен нов, я, можно сказать, совершенно случайно «наткнулся» на него годназад при довольно курьезных обстоятельствах, хотя в общем-то люди — точнее, пралюди— обладали способностью становиться невидимыми десятки тысяч лет назад.Волосатые люди, снежные люди, йети — словом, особи под этими или схожиминазваниями чисто рефлекторно проделывают подобные вещи и сейчас, поэтому стольредки встречи с ними, поэтому так мало людей их видело. Да и вообще современныелюди мало что видят и чувствуют. Не просто не замечают в спешке и суете — у нихуже атрофировались многие ощущения, диапазон пяти чувств сузился до ничтожномалой полосы.

Животные не могут становиться невидимыми, зато они легкообнаруживают «невидимку», ведь он никуда не девается, не растворяется в эфире,просто как бы начисто отбивает у другого человека способность не только видеть,но и слышать его. Я бы сравнил это явление с тем, как сильные запахи подавляюттонкое обоняние. Сам же я в таком состоянии воспринимаю окружающий миринтенсивнее, острее, ярче. И краски словно горят, и звуки раздражающе громки.Можно ли это назвать коллективным гипнозом? Наверное. Меня с некоторых пор незанимает проблема определения разных явлений однозначными символами.

Итак, собак здесь нет. Стараясь ступать тише (боязньпроизвести лишний шум почему-то руководит моим поведением, хотя не стараюсь жея прятаться в тень, чтобы меня поменьше замечали), огибаю веранду, поглядываяна собравшихся внутри помещения. Глаза их полуприкрыты, руки лежат на коленях.Женщина плавно перемещается перед ними. Сначала она обращена ко мне правымбоком, потом спиной, потом левым боком. Дверь на веранду приоткрыта, и япрекрасно могу рассмотреть женщину. Внешность у нее кавказского типа. То есть,она может быть армянкой, грузинкой, ассирийкой, черкешенкой, но никак некитаянкой, монголкой или индианкой. Тем более меня удивляет язык, на которомона говорит, точнее, слова которого она произносит нараспев. Это санскрит. Дляначала неплохо. Из санскрита я знаю несколько сот слов, поэтому легко понимаюсмысл произнесенного женщиной, да и ритм особенный, распевный, с подчеркнутымвыделением губных звуков не оставляет места для домыслов, это мантры, словесныезаклинания. Лотос на халате и мантры — это знак приобщения к тантризму илипросто декорации, за которыми ничего серьезного не стоит? Ну-ка, голубушка,попробуй увидеть меня, если ты относишь себя к сонму приобщенных. Нет, взглядженщины, мельком брошенный на приоткрытую дверь, на меня, стоящего в створе, невыразил ничего, кроме обычной сосредоточенности человека, занятого чем-токропотливым и достаточно рутинным.

Все же дело свое она делает профессионально, я это вынужденпризнать. Ее подопечные впали в состояние глубокого транса. Вот она подошла ксидящим со скрещенными ногами молодым людям (все они не старше тридцати лет),извлекла из кармана халата блестящий металлический стержень длиной сантиметровсорок, с одного конца слегка заостренный и ткнула им одного, другого, третьегов плечо, спину, шею. Тычки быстры и яростны, словно удары ножом. Стержень,скорее всего, просто заострен, но не заточен, иначе на открытых частях тела уиспытуемых появилась бы кровь. Интересно, останутся ли синяки?

Одного из парней женщина ткнула особенно сильно, словнонамеревалась пронзить насквозь — в грудь, чуть пониже ключицы. Если пареньчто-то чувствовал, он бы непроизвольно дернулся, у него хоть на долю секундыпоявилась бы болезненная гримаса, ведь все происходит на уровне рефлексов, такчто как ни изображай потерю чувствительности, все равно выдашь себя. Но этот,похоже, и в самом деле ничего не чувствовал. Но — самое главное! — на голойгруди не осталось следа от удара. После столь сильного воздействия обычно черездве-три секунды возникает заметное покраснение. Я тихо отошел от двери. Воттебе и малое предприятие с «размытыми», неопределенными функциями!

Обогнув здание, я увидел двоих парней, явно охранников,иначе зачем им торчать здесь, ничего не делая. Один находился в беседке, увитойрастением с фиолетовыми цветами, другой сидел на скамейке возле въездныхстальных ворот. Когда я проходил мимо усадьбы с внешней стороны, охрана немогла меня видеть Забор очень высок, а скрытые телекамеры хороши только дляголливудских боевиков, на это у «Рицы» наверняка нет средств, хотя она можетсодержать гипнотизершу, читающую мантры. Охранники не замечали меня и сейчас. Яшел прямо на того из них, что сидел на скамейке, смотрел на него, а он смотрелна меня и в то же время мимо меня или сквозь меня. Я подошел и сел рядом с ним.Мне трудно долго удерживать такое состояние. Не знаю, каков мой рекорд — еслиэто можно назвать рекордом — «невидимости», но думаю, что не больше пяти-шестиминут. Меня начинает трясти на второй-третьей минуте и чем дальше, тем сильнее,а потом я в течение нескольких часов ощущаю сильную усталость, будто тяжелыйгруз на себе держал.

Так что пора уходить, иначе эти парни испытают шок, увидеввдруг рядом с собой незнакомого пришельца. В три прыжка я достиг стены,перемахнул через нее, спрыгнул в густую высокую траву, и уже не заботясь о том,буду замечен или нет, спокойно пошел к автобусной остановке у развилки.

Все это серьезно, все это достаточно серьезно. В данномслучае не женщина в халате с тибетским мотивом меня занимала, вернее, не толькоона. Парень, которого она ткнула толстой спицей в грудь, был одним из троих,поджидавших вечером Рындина возле его дома. Я не мог ошибиться, этого малого я«отключил» вторым по счету, успел рассмотреть, там светло было.

Понятно, это боевики. Проходят специальную подготовку, в томчисле и психологическую. Весьма специальную. С привлечением профессиональнойзаклинательницы, читающей мантры. Впрочем, на месте этой женщины мог бынаходиться и шаман с бубном. Или древняя деревенская старушка, читающаязаговор. Если уж зубную боль заговаривали, то такой пустяк, как удар толстойвязальной спицей, вообще внимания не заслуживает. В мантрах практически весьэффект достигается за счет ритма, тембра и чередования звуков. Как, собственно,в камланиях и заговорах. Язык, на котором произносится заклинания,  в любом случае не  играет главную роль.

Зато боевики остаются боевиками. Но ведь какая-то охрана уэтой «Рицы» должна быть? От рэкетиров, например. Н-да, а кем же тогда был я? Иеще омоновец Володя в охране Гладышева. Еще несколько человек? Об этойспецгруппе никто не знал? Нет, те, кому положено, знали. Стоило Рындину немногопошуметь, как ему нанесли визит. В первый раз его, естественно, убивать несобирались, целью было демонстративное запугивание на глазах у прохожих исоседей. А потом, когда он не одумался, его убрали. Похоже, что существуетсвязь между первым нападением на Рындина, его убийством, этим охраняемымкоттеджем и женщиной в халате с тибетской вышивкой.

Я сидел у окошка в автобусе, ехавшем в город, смотрел наубранные поля с желтоватой стерней, на одинокое дерево, видневшееся вдалеке,почти на линии горизонта. И вдруг — словно вспышка иного, нездешнего света,словно кадр из какого-то старого фильма мелькнул в сознании. Что же привиделосьмне? Поселок, окраина, домики окружают небольшую асфальтированную площадку,возле которой стоит столб с жестяной табличкой на нем. Автобусная остановка?Где это? Я был там когда-то? Конечно, нет. Попытаемся взглянуть на табличку,что там написано? Буквы не хотят складываться в читаемые слова, так бывает восне, навыки чтения и письма в подсознание не заложены. Но ведь это совсем несон. Что ж, тогда пройдем дальше, вон в ту улочку, что выходит к автобуснойостановке. Панорама послушно сдвинулась, домики, что были впереди, оказалисьсбоку. И тут, без всякого внутреннего усилия с моей стороны, появился дом скрасной черепичной крышей. Он так быстро надвинулся на меня, что не оставалосьсомнений — этот дом с чем-то связан. Или с кем-то. Я видел его до мельчайшихдеталей, до трещинок на пожелтевшей стене, до потеков краски на стальных,зеленого цвета воротах. Ворота новые, прочные, а дом староват. Штукатурка втрещинах. Почтовый ящик синего цвета. Номер! Я отчетливо различил номер дома —сорок восемь. Но где же этот дом стоит, на какой улице? Видение сталорассеиваться, опять почему-то явился дорожный указатель «село Коренное — 5 км».Этот указатель как-то связан с домом номер сорок восемь неизвестно на какойулице?

Вечером я позвонил жене Рындина. Вдове Рындина. Ужетринадцать дней, как вдове. Я спросил ее, где живут родители покойного мужа.Вопрос мог показаться ей странным, она могла насторожиться, заподозрить меня вчем угодно. Но вдова не стала спрашивать меня ни о чем. Она просто сказала бесконечноусталым хрипловатым голосом:

—Это здесь недалеко. Километров пятнадцать-двадцать отгорода. Село Коренное. Улица Короленко, сорок восемь.

—Спасибо,— только и смог сказать я.

В Коренное я поехал назавтра, во второй половине дня.Автобус миновал развилку с дорожным указателем, потом пересек неширокий лесок,поехал по дороге через поле. Обочина дороги усеяна соломой, слева далеко нагоризонте   словно   мираж,  маячили   башни многоэтажек.

Село спряталось в низине среди степи. Остановка автобусаоказалась точно такой, какой я «увидел» ее вчера, возвращаясь из Дубков вгород. Странная деталь — на табличке в самом деле практически ничего нельзябыло прочесть, разве что пытаться по оставшимся буквам догадываться, что тамбыло написано раньше. Не прошло и пяти минут, как я стоял перед зеленымиворотами с синим почтовым ящиком.

На клацанье ручки калитки никто не отозвался. Тогда я вошелво двор и постучал в занавешенное окошко. Что же я, даром ехал? Послышалисьшаги в сенях, щелкнул ключ, дверь приоткрылась, я увидел маленькую кругленькуюстарушку в черном платке и в телогрейке, надетой поверх черного платья.Старушка очень похожа на Рындина. Точнее, это он был на нее похож.

—        Добрый день,— сказал я, потом произнес заранее приготовленную фразу: — Я близкий знакомыйЖени, работал вместе с ним когда-то.

Старушка еле слышно произносит: «Входите», я прохожу сени,через комнатку с печью, покрытую белым кафелем и попадаю в «залу» со староймебелью, старым телевизором, с иконой Божьей матери в углу на стене. ФотопортретРындина на комоде наискосок по нижнему углу перевязан черной лентой.

—        Вотпонимаете,— бормочу я,— как получилось, не был на похоронах.

Похоже, мое отсутствие или присутствие на похоронах не имеетзначения для маленькой круглой старушки. Она жалуется, что Женю похоронили нагородском кладбище, а не здесь. Совсем недалеко ведь было везти, здесь всяродня похоронена, сейчас из села все уезжают, теперь на их закутке на кладбищеместа всем хватит, ей самой давно пора уже там было лежать, чтобы не доживатьдо такого дня.

—        МарияФедоровна,— осторожно говорю я,— мы с Женей в газете работали вместе. Это былодавно, я только начинал тогда (я помню о разнице в возрасте чуть ли не в двадесятка лет) — я знаю, что он писал, он показывал мне как-то. Многое не успелопубликовать. Ну, времена такие были, сами понимаете. У него должно былоостаться что-нибудь здесь...

Самое сокровенное Рындин должен был хранить здесь, потомучто супруге не по душе были его занятия «писаниной». Я почти убежден в том, чтоименно так и было. И мои предположения оправдались. Старушка, не говоря нислова, идет в соседнюю комнату, потом возвращается с двумя общими тетрадями.

—        Может вотэто? — неуверенно произносит она.

—        Да, МарияФедоровна, — киваю я, едва взглянув на страницы, исписанные аккуратным, нотрудночитаемым почерком.— Мария Федоровна, тетради я вам обязательно верну.Просмотрю и верну. Я вам расписку оставлю, что взял тетради.

— Какую еще расписку... Берите, коли надо.

Я готов под землю провалиться. Вот так, представляясьзнакомыми умершего, приходят к его родственникам и скорбно напоминают о имевшемякобы место одалживании некоторой суммы денег — неудобно, мол, что такполучи-лось: он умер, а деньги вернуть не успел. И им отдают, как мне эта старушкадает тетради. Но ведь я это делаю ради... Ради кого? Рындину теперь все равно,даже если я отомщу за него, а что касается меня, так я давно понял, чтоотмщение смысла не имеет. Зачем же я все это делаю? Но что-то внутри заставляетменя отринуть доводы скучной житейской премудрости. Я торопливо прощаюсь состарушкой, имя и отчество которой узнал всего несколько минут назад, тайкомвзглянув на конверт с адресом, лежавший на этажерке.

Сев в автобус, я сразу начал поспешно листать тетрадьРындина. В них записаны его раздумья. Не так уж и мало. Подавляющее большинстволюдей такого не оставляют. Некогда. Надо зарабатывать на кусок хлеба или наломоть ветчины. Или на серебряное ведерко с икрой плюс загородный особняк плюскруиз по Средиземноморью. У них тоже существуют мысли, но это скорееруководство по эксплуатации собственного мозга и тела, а также заповеди типа:«Сидеть лучше, чем стоять, а лежать лучше, чем сидеть.»

А Рындин вот оставил эссе. То есть, свой опыт. Опытвзаимоотношений с этим миром. Взаимоотношения его были непростыми. Особенно слюдьми. Он со всеми ссорился. Вот, пожалуйста: «...оказывается, я обозвалКуренкова графоманом. Позвонил с развеселой вечеринки, велел срочно приезжать.А он отказался. Мне это очень не понравилось. Я сказал, что он скользкий тип играфоман. Мне это сам Куренков потом рассказал. Было чертовски неловко.Возможно, я ему еще что-то говорил в подобном ключе. А какие у меня были дляэтого основания? Он не гений, я не гений. Печатались вместе в коллективномсборнике да еще «пробили» по одной исчезающе тонкой книжечке мизернымитиражами. Счет равный. Если бы не одно маленькое «но» — Куренков на пять летмоложе меня. Так кто же больший графоман?»

Куренков, Куренков... Фамилия мне показалась знакомой.

«... с внешностью дитяти-злодея. Я наблюдал однажды за тем,как Куренков переходил улицу. Тонкие ножки даже по ровному месту словно бычерез что-то переступают — щупают, пробуют. Очёчки поблескивают, глазки из-заних пытливо все и вся изучают.»

Однако! Отмечен был все же Рындин печатью таланта, не такойуж он графоман, каким себя считал. Я этого Куренкова считанные разы видел, афамилию, кажется, только однажды слышал, но сразу узнал, вспомнил.Действительно, пытливо зрит на мир Куренков. Вот ведь Рындин — «через что-то переступают»— и сразу видится тип. Что называется, одним росчерком. Рындин пишет, чтоКуренков моложе его всего на пять лет, а мне он показался вообще почти чтоодногодком. Фольклор в данном случае  гласит:  «Маленькая  собачка —  до  века щенок».

Таких дневниковых или, как их называют, фактографическихданных в тетрадях Рындина было немного. В основном, он заносил туда своизамечания о разных явлениях абсурдной действительности, либо набрасывал сюжетыбудущих рассказов. Подобные вещи сейчас интересовали меня во вторую очередь.Важны были сведения, относящиеся к Гладышеву, «Ониксу», «Рице». И вдруг ячитаю: именно Куренков является директором малого предприятия «Рица»!

Что-то уж больно много с ответом сходится... Но это смотря скаким ответом. Если предположить, что Рындин, мягко говоря, не любил Гладышеваи Куренкова каждого по отдельности и вместе взятых, как друзей и как дельцов«новой волны», почему и «бодал» их в своей статье, а они ему за это отомстили,то такая задачка подходит для учеников вспомогательной школы, то есть,умственно отсталых. Тем более, что метод, коим был устранен Рындин, ни дляГладышева и ни тем паче для Куренкова никак нельзя назвать характерным. Да и нароль управителя преступного синдиката Куренков не тянет, если верить характеристике,данной ему Рындиным: «Уж у этого истерия на бледном челе написана. При каждойвстрече кормит меня историями то о встрече с профессором, который измерил егоспециальным инструментом и сказал, что соотношение параметров свидетельствует огениальности, то о каких-то мифических друзьях в мифическом московскоминституте, занимающемся тотальным контролем над космическими вибрациями ивыделением избранных среди  хомо сапиенс.По каким критериям эта избранность определяется, господин Куренков не сообщил,но очень прозрачно намекнул, что сам он в избранные попал. Следствием успеха втестировании на предмет определения суперменства и элитарности можно считатьфакт бесплатной выдачи ему, Куренкову, новых ботинок, кои он ипродемонстрировал мне.»  Тут уж я просторасхохотался. Нет, обладал все же Рындин даром уесть, подкусить. Надо же —ботинки в знак причисления к элите! Я верил, что так на самом деле и было,может, чуть-чуть Рындин только кислоты перебрал в своем изложении.

Вырисовывается, вырисовывается портрет антигероя Куренкова.Каждое лыко в строку: «Куренков долго говорил о космических пришельцах,каковыми являются, по его мнению, Гоголь и Лермонтов, особенно подчеркивал своюдуховную связь с последним. Я намекнул ему, что к двадцати шести годамЛермонтов уже написал раз в сто больше, чем сорокалетний Куренков.»

Вернувшись домой, я быстро отыскал несколько старых газет собъявлениями об оказании услуг по биолокации и составлении астрологическихкарт. «Рица» такие услуги оказывала. Значит, куренковская «Рица» держит штатврачевателей, гадалок, экстрасенсов, астрологов? Очень даже вероятно. Ведь недалее как вчера я наблюдал сеанс коллективной психотерапии. И там все было без«дураков». Увиденное мной на веранде коттеджа никак нельзя поставить в ряд стакими явлениями, когда один шарлатан сует с телеэкрана кукиш, а десяткимиллионов легковерных придурков ставят воду и кремы, чтобы «зарядить» их.

Но вот в записях появилось нечто поинтересней язвительныхзамечаний о Куренкове, у которого «комплекс неполноценности довольно быстротрансформировался в манию величия», как писал о нем Рындин. «В общем, этооказалась секта, неизвестно, сколько таких есть еще. Надо признать, что ониготовят материал, то бишь людей, основательно. Могу предположить, чтосуществуют нижние структуры, которые даже основанием пирамиды назвать нельзя,это скорее почва, на которую пирамида должна опираться — выровненная,утрамбованная, выверенная по горизонтали площадка. Члены секты делают взносы,скорее символические. В их обязанности практически ничего не вменяется: два-трисобрания в месяц, кое-кто помогает в изготовлении и расклейке афиш. Вгруппе-секте есть староста и пара активистов из числа верующих (илисобирающихся уверовать) в Будду. Нетрудно заметить, что староста назначаетсянаставником, проводящим коллект… Продолжение »